Рассказ вот написал

ПРИЁМ


Звонок на мобильный звучал как-то необычно. Незнакомый номер – вяло удивился отец Алексей.
- Это иерей Алексей Золотарёв?, - сразу узнаваемый голос секретаря епархии придал бодрости и нервного любопытства.
- Да.
- Вас вызывает владыка на завтра, на 11 часов. Ряса, крестик, скуфья.
- Всё понял.
«Краткость речи упрощает жизнь. И всё же, зачем позвонили на сотовый, когда можно найти по простому телефону? Наверное, чтобы наверняка застать».
Мелкая эта особенность была только первой в ряду. День выдался хлопотливый: похороны, освящение дома. В обед сказал новость матушке и пожалел сразу.
- Ой, отец, я сон видела недавно. Будет нам переезд.
И заладила… Чего бы ей бояться, может, и надо бы переехать. Отец Алексей служил на одном месте больше десятка лет и видел за это время порядочно проблем и радостей. Житейская скука частенько посещала его, как и матушку и даже детей. Районный посёлок, затерянный в степи и оврагах, был самым дальним в области. Уединённая жизнь давала иллюзию свободы от епархиальных дрязг и переворотов. Но всё же и сюда доносились неутешительные вести о трудном характере нового архиерея, о внезапных падениях и крутых взлётах консисторских «авторитетов». Отец Алексей вспомнил разговор с приятелем, молодым священником, которого недавно перевели в город, вроде бы повысили. Но как это было сделано – утешения не приносило. Того просто вызвали в епархию, у секретаря сунули указ о переводе, сказали подписать – и перевод свершился. Как и не было 5 лет службы в неплохом селе, без жалоб и провинностей. Уже после принял архиерей, поговорил, наставил на путь истинный и отпустил вещи перевозить. И никто не спросил: хочет ли этого иерей N или нет.
«Вот так и меня завтра огорошат. Если захотеть, провинностей можно набрать. Хоть и живу тихо, без скандалов. Не то, что раньше бывало, ох, вспомнить тяжко». Мысленно попытался отец махнуть рукой, но мышь в закоулках сердечных скреблась и остро пищала. Вечером сел за компьютер приводить в порядок документы, напечатать для завтрашней поездки. Беспрестанно звонил телефон, люди задавали вопросы и хотели назначить на завтра похороны. С трудом пришлось отказывать, оправдываться нуждой срочной поездки. «А может, это были бы твои последние требы на этом месте?» - появлялась унылая мысль. Дети шумели и ссорились, приходили спрашивать задачки решать. Ужасаясь, как они встретят весть о переезде с нажитого места со школой и друзьями-подружками, отец семейства улаживал дела. А струна внутри натягивалась. Кончилось тем, что батюшка накричал на неповоротливого сына и с бьющимся сердцем и дрожащими руками открыл бутылку водки. «Не по такому бы поводу тебя употребить, да надо успокоиться», - уговаривал он себя, пропуская третью рюмку под маринованный огурчик. Супруга молча проводила детей в спальню, поглядывая без укоризны, но серьёзно.
- Как же ты с машиной завтра?
- Поеду на автобусе, всё равно груза да попутчиков нет. Бумаги одни в сумке.
Среди бумаг была одна, написание которой далось с душевным трудом. Прошение о почислении за штат. «Лучше сразу уехать из епархии, чем тащиться на деревенский приход, где всё равно угоден уже не будешь, нечего стараться. Поеду к тёще на Урал. Машину один раз нанимать. Если попытаются перевести меня, то я сразу бумажку-то раз, и положу. Ха, удивятся небось, забегают.»
Отец Алексей проснулся в пять утра без будильника. Краткие сборы, утренние молитвы и он уже трясётся в автобусе среди заспанных студенток и ворчливых сельских баб. Вопреки обыкновению, заснуть в пути не удалось. Губернский город был залит весенним солнцем и продувался ледяным ветром от окраин до центра. Спеша по улицам, он позаботился о необходимости чего-нибудь съесть, а то до обеда без крошки просидишь. Думая всё о своих заботах и страхах, отец Алексей купил чебурек, пахнущий луком, и проглотил его на ветру. И только когда выбрасывал салфетку в урну, вспомнил: «Нынче же масленица, а я мясное съел.» Дурное предчувствие от такой оплошности усилилось до невозможности. Захотелось заплакать и покаяться немедленно во всех своих грехах. Да перед кем? «Никто меня не поймёт, я для них низший чин, всегда обязанный и никогда не правый. Господи, прости и помилуй.»
Новопостроенное здание епархиального управления сверкало евроматериальной чистотой. Первым делом посетил отец симпатичный кабинет, традиционно разделённый на два отделения: для мужчин и для женщин. Сдав документы и ещё раз с тоской взглянув на своё прошение, кое оставил в сумерках сумки, отец Алексей уселся в приёмной и стал ждать…
«Как молодой примчался. Забыл, что ли, главный способ усмирять попов? Вот уж три часа сижу, а начала не видать.» С неподвижным лицом он провожал взглядом посетителей, состоявших из разводившихся дамочек и скорбных родственников самоубийц. Мысли ворочались медленно, следуя надёжно скрытым ассоциациям. «Уезжать или нет? Может, и к лучшему будет. А столько трудов положено. Благочестивые батюшки на моём месте акафист бы почитали со слезами, к мощам съездили. А я? Бутылка и чебурек тот проклятый. Эх, веры мало, Господи. Пожевать бы чего. Устал как. Вахтёр и тот зевает, а мне спать неохота: нервы. На автобус опоздаю.»
- Здравствуйте, батюшка, - приветствовал знакомый священник. – А меня переводят из города в село. Ох-ох. Как быть?
- Да не волнуйся, отец, я знаю то село, это нормальный приход, - отец Алексей подбодрял и даже шутил, а кошка сжимала-когтила сердце. Пытался он и молиться, да не шла молитва. Ступор овладевал им. Пять часов он сидел на одном месте, затягивала вязкая атмосфера ленивой приёмной.
- Что сидишь? Пошли! – секретарь взял за локоть и они двинулись по лестнице.
Кабинет владыки был огромен, с тяжёлым столом и зацепляющимися за ковёр креслами. Благоухающая рука скорее оттолкнула, чем благословила. Севши, отец Алексей натужно-радостно оглядел лицо архиерея, не имеющее изъянов и неблаговидности. Его голос звучал спокойно и убедительно, как ручеёк журча, плавно обходя сомнительные камешки и размывая непрочные преграды. Не нужно было отвечать, лишним было противоречить. Хватало тихих: «Да. Мм. Согласен. Может быть.» Угрозы не грубы, просто лёгкое предположение возможного будущего. Убедившись в излишности какого бы то ни было участия в многократно обыгранных речах, иерей Золотарёв пытался улыбаться и не показывать страха. Стыдно казалось ему и подумалось, что тысячи раз он так уже сидел-стоял пред начальством, начиная со школы, продолжая армию и семинарию и уже здесь. Выносил и тяжче. Солнечные зайчики заката играли на иконах и портрете Патриарха. Внушительно сопел сзади секретарь. Отозвавшись на звонок, прошелестела по ковру девушка референт. Компьютерные распечатки в руках архипастыря убеждали, склоняли подчиниться и повиниться. Отец Алексей и сделал так, покоренный тихой манерой вышестоящего лица.
На лестнице он сказал протоиерею секретарю: «Как хорошо владыка ругает, а? Мягко, тихо, спокойно. Не то, что прежний - оскорблял и в лицо бумаги бросал. Слушал бы и слушал.» Утомлённый протоиерей поглядел на его лоб, засомнившись в головном здоровье.
Некая отрешённость завладела отцом на бегу до троллейбуса, потом до автовокзала, дабы успеть на последний автобус. Кошка превратилась в жабу, сосущую сердечную мышцу. Что-то было не так, а что – подумать не было времени. Мягкий вечер овевал ветерком городскую толпу. Пара-тройка девушек с интересом поглядели на него. Удивился на ходу. «Весна, ёлки. Даже на мою бородатую рожу посматривают.» Уже полтора десятка лет весенние чувства проходили мимо, раздражая только по ходу Великого поста.
Автобус наполнился студентами, которые тотчас уткнулись в мобильники или заткнули уши плеерами. Покинув окраину, новенькая машинка покатила вдоль дорожных посадок, стремительно погружая пассажиров в сумрак. Казалось, что батискаф уходит глубже в океан, окружённый огнями загадочных рыб, вздрагивая от толчков-прикосновений чуждой жизни. От тьмы власти во власть тьмы.
И жаба раскрылась. «Вечно одно и то же. Одна, но пламенная страсть. Хоть не перевёл, да что толку? Жить приходу будет труднее, явно. Всё давай им и давай, всё мало. Требования превосходят финансовые возможности ровно в два раза. Назвали вором, не впрямую только. Что я, шикарно живу? Отдам-то я всё, а кому лучше будет? Говорит: молодого назначит на моё место! Где был тот молодой священник, когда я приехал на вновь открытый приход? Я знаю: он пошёл в школу, в первый класс, держась за маму и букет. Я ремонтировал разбитый храм, где всё отсутствовало: отопление, проводка, крыша текла по всей площади, стены в трещинах, территория захламлена. Дома не было, жил на квартире, потом хозяйка-алкоголичка прогнала. Хотели купить дом, да архиерей не дал скопить денег. Купили маленький, меньше, чем архиерейский кабинет, да ещё сырой. Дети болели от сырости, все мы пятеро в одной комнате. Пришлось строить новый, всё своими руками. Какие спонсоры в середине 90-х? Все выживали и воровали Россию. Народной копейкой храм делался. А этот молодой священник, которого на моё место прочат, он зубрил умножение и падежи, потом закончил семинарию и пожалуйста. Он теперь лучше меня! Он приедет на тёплый и устроенный приход, с домом и горячей водой. Мы, строители, уже не нужны, теперь подавай предпринимателей. Деньги, деньги. Этот владыка и дня не служил на приходе, всё академии да высокие учреждения. А мы - рабы.»
Жестокая обида и злость овладели отцом. Закололо в сердце, его губит стресс, не разрядившийся в физической работе. И приехав домой, и успокоив матушку с возможно весёлым лицом, он чувствовал разочарование и унижение. Стало жалко себя. Накатили сомнения в вере и истинности выбора. Где та Церковь, которая поразила правдой, мудростью и страданием новомучеников? Где друзья, привлекшие в храм? Один за границей, другой в иной конфессии, третий далеко-далеко. Книги, читанные в семинарии, остались пустыми умствованиями. Здесь только «гони бабло», вот и вся философия.
На следующий день была служба вечером, наутро литургия. Молитва шла неохотно, хотя отец Алексей и понимал, что надо бы поблагодарить Бога за исход дела. Причастившись, он стоял пред престолом, когда хор запел «Благословлю Господа на всякое время…» Утомлённый от уныния взгляд остановился на иконе Спасителя на Горнем месте. Борода, как у владыки. И вдруг светлое ощущение Согласия проникло душу отца Алексея. Впервые за четыре года он был рядом с архиереем, слушал его и чувствовал его внимание. Уже одно это как хорошо. «Да ведь правильно говорил он, да, надо делиться и отдавать. И с готовностью, как в Писании сказано. Я мохом порос в своей отдаленности, не смыслю высоких стремлений владыки. Он умён, лучше понимает. В детстве отец ругал, так он и любил ведь.» Воспоминание о папе умилило ещё больше. Слёзы навернулись и пошли по щекам батюшки. Хор допел псалом и, недоуменно подождав, начал ещё раз. «Господь, это Господь требует от меня устами владыки. Да, время изменилось и мне надо жить по-новому. Пусть, я сделаю всё. Я готов на любое послушание. Был ведь после семинарии горяч, чтож сейчас-то остыл? Кто бы ни был архиерей, его благословение – сила громадная. Он – отец наш. Сколько раз сам убеждался, вспомни! Где моя вера, Господи, помоги! Принимаю волю Твою.» Молитва потекла легко, подкрепляемая покаянием, надеждой.
Повернувшись к народу, иерей возгласил: «Благословение Господне на вас…» И светлая, молодая радость долго-долго не покидала его.